Князья Преисподней - Страница 64

Но во сне она очутилась во дворе храма Вечной гармонии, куда из Шелкового переулка доносился приглушенный гул голосов и мягкий цокот копыт осликов, вышагивающих по дорожной пыли.

Холодало, и Лидия порадовалась, что на ней розовое шерстяное пальто с воротником из шиншиллы (но, кажется, пальто осталось в Оксфорде… в любом случае, не стоило надевать розовое с черным…). Вода в каменных чашах, где еще неделю назад плескались золотые рыбки, превратилась в лед. Ветер, весь день завывавший на горных склонах, теперь всхлипывал под карнизами островерхой крыши храма и наполнял воздух запахом пыли.

В темноте храмовой залы поблескивал ряд глаз, наводя на мысль о затаившихся драконах: там стояли адские князья в окружении терзаемых грешников. Ей почудилось какое-то шевеление, потом в конце длинного прохода, там, где находилась ведущая в сад дверь, промелькнуло бледное пятно. Лидия подошла к порогу, хотя инстинкт и подсказывал ей, что надо бежать.

Не бойся.

— Симон?

Изнутри не донеслось ни звука, только ветер стонал в стропилах. Храм был точно таким, каким она его запомнила во время экскурсии с Паолой и баронессой Дроздовой, даже рыжая собака все так же спала, свернувшись клубком в углу рядом с алтарем бога войны, а свисавшие с потолка ленты пожелтевшей бумаги развевались на сквозняке, обретая сходство с призрачными руками. Лидия сделала несколько шагов по истертым плитам пола и попала каблуком в щель. Проклятье, ей не обойтись без фонаря…

Но это сон, а значит, фонарь ждет ее на алтаре пятого князя, того, который ведает огромной молотилкой…

Фонарь действительно стоял на алтаре. Рядом с ним лежала коробка спичек. Лидия зажгла фитиль и прикрыла стеклянную дверцу, ощутив вдруг прилив благодарности к крохотному пламени, чье тепло согрело ее замерзшие пальцы. Затем она повернулась, высоко поднимая фонарь.

И ничего не увидела. Хотя она готова была поклясться, что еще мгновение назад кто-то стоял справа от алтаря бога войны, прячась в длинных шевелящихся тенях от свисающих свитков. Кто-то худой и очень старый, кто терпеливо наблюдал за ней. Кто-то, кто знал ее имя.

Теперь там никого не было. Не желая расставаться со сном, Лидия обошла храм, заглянула во все темные уголки, пугая светом фонаря пауков и сверчков.

И ничего не обнаружила. Храм Вечной гармонии был так же пуст, как и окованный латунью сундук Исидро, надежно упрятанный в подземелье соседнего банка.

20

Так как на следующий день, в пятницу, проводился посольский совет, на котором обязан был присутствовать и японский военный атташе, Лидия приняла присланное от баронессы приглашение на чашку утреннего кофе. Несмотря на присущие ей властность и самодурство (ходили слухи, что она не раз прохаживалась хлыстом по спинам слуг), баронесса Дроздова была способна на проявления доброты и понимания, поэтому тем утром к их компании присоединилась только Паола Джаннини. И все же, отправляясь в гости, Лидия приготовилась изобразить приступ головной боли на тот случай, если в оранжерее российского посольства вдруг обнаружится госпожа Шренк.

За приторными пирожными и тугими, как резина, блинами зашел разговор о театре. Госпожа Дроздова получала газеты из всех европейских столиц и могла со знанием дела рассуждать о постановках в Ла Скала и Парижской опере. Не обошли вниманием и убийство у Эддингтонов, дело о котором собирались передать в суд уже на следующей неделе.

— Так больше ничего и не выяснили? — спросила Паола. — Сэр Грант, должно быть, в отчаянии!

— Да уж, в отчаянии! — баронесса стряхнула с пальцев сахарную пудру. — Говорили, что он приходил к сэру Джону, кричал на него, рвал на себе волосы и даже рыдал, но это, похоже, не помешало ему и дальше наведываться в одно заведение в китайской части города.

— Но не может же он…

— Дорогая моя, ваша невинность заставляет меня восхищаться характером вашего мужа… или его тактичностью. Только вчера, когда, казалось бы, мысли сэра Гранта Хобарта должна была занимать только встреча с посольским адвокатом — хотя все, кто решится довериться этому ирландскому прохвосту, сами себе окажут дурную услугу, и пусть уж потом не жалуются! — Хобарт нанял рикшу за стенами квартала, при этом он был по уши закутан в шубу и шарф, будто в посольствах никто и знать не знает, кому принадлежат эти ужасные желтые ботинки… Вернулся он только рано утром, пьяный в стельку, и накричал на часовых у ворот, требуя, чтобы его впустили, так мне сказал Ганс Эрлих. Он по-прежнему пишет вам? — баронесса направила лорнет на Лидию. — Ему есть за что чувствовать себя виноватым… Но о чем это болтает Хильда Шренк? Якобы вы отправились на верховую прогулку, и с кем — с графом Мицуками!

— А мадам Шренк не сообщила, что меня сопровождал не только граф, но и профессор Карлебах и половина японского полка в придачу? Думаю, об этом она забыла.

Лидия оборвала себя и положила на край блюдца крохотный кусочек хлеба, по которому она вот уже пять минут размазывала икру, потом добавила слегка дрогнувшим голосом:

— Желаю мадам Шренк никогда не узнать, каково это — чувствовать себя взаперти… в ловушке… когда оставаться в гостинице просто невыносимо…

Что-то подобное говорила ее школьная подруга Мэри Тисборо, потерявшая брата, и Лидия понадеялась, что сейчас эти слова окажутся уместными. Но воспоминания о крысах в шахте, о бесплотном голосе на краю сознания с внезапной силой нахлынули на нее, и ей пришлось отложить треугольный хлебец, чтобы скрыть дрожь в руках. Что ж, вдовство хотя бы позволяет ей не прикасаться к сомнительным шедеврам дроздовского повара…