— Те создания, которых я встретил…
— Выводить нас, — приказал Эшер. — Ядовитый газ, скоро, быстро, сейчас…
Мицуками замер на краю освещенного пространства, вслушиваясь в темноту; Карлебах и двое солдат, не знавших ни слова по-китайски, все так же пялились на седоволосого монаха, словно тот спустился к ним на огненной колеснице.
— Ядовитый газ? — белые брови сошлись над переносицей в гримасе отвращения. — Что за ужасная вещь! Мо-цзы, живший в эпоху Весен и Осеней, писал, что ядовитым дымом от горящей горчицы можно окуривать неприятеля, но тратить человеческую мудрость и энергию на такие глупости…
— Глупостью для нас было бы умереть здесь вместе с яогуай, — деликатно прервал его Эшер.
— Ох, ну конечно же! — старый даос кивнул и двинулся назад, в том направлении, откуда пришел. — Верное замечание. Да, яогуай… Но и у яогуай должен быть свой путь и свое место в нашем мире. Будда учил, что даже в самых отвратительных насекомых таится природа Будды.
— Вот они, — сказал Мицуками.
За их спинами в темноте проступили блестящие глаза. Мицуками жестом указал рядовому Сэки на Карлебаха и отдал какой-то приказ; юноша переда фонарь Эшеру и подставил плечо под руку старого профессора. Пол перед ними внезапно заполнился крысами, сбегающими и падающими с лесов; раздался еще один короткий приказ, и Нисихару выстрелил из огнемета.
— Невероятно, — пробормотал Цзян. — В эпоху Весен и Осеней Сунь-цзы писал о подобных устройствах…
Эшер без лишних церемоний развернул его к концу галереи:
— Бежим!
Они побежали. Горючая смесь закончилась, и Нисихару на ходу сбросил лямки ранца, затем повернулся, чтобы выстрелить из винтовки в настигающие их силуэты яогуай. К их вони примешивался слабый запах хлорина, который становился все сильнее по мере того, как газ заполнял шахту. Еще на берегу пекинских озер Эшер отметил, что яогуай передвигаются с быстротой и точностью косяка рыбы. Вот и сейчас они рассеялись по галерее. Несколько тварей вскарабкались на леса и теперь перебирались по ним с пугающей ловкостью, расходясь в стороны, чтобы уберечься от выстрелов. Чтобы прицелиться, людям пришлось бы остановиться, но остановиться для них значило умереть.
— Сюда! — Цзян ободряюще махнул посохом.
Галерея заканчивалась наклонным тоннелем, на стенах которого виднелись огромные, начерченные мелом кресты — видимо, так Цзян отмечал дорогу, чтобы не заблудиться. Двое яогуай спрыгнули с лесов и приземлились перед входом в тоннель, скаля длинные зубы. Эшер не заметил движения, но в устье тоннеля, за спинами тварей, вдруг возник Исидро, худой до изнеможения и довольно потрепанный. Он двумя руками ухватил одного яогуай за голову и свернул ему шею. Эшер услышал хруст костей, но когда Исидро отшвырнул тело прочь, тварь снова поднялась, пошатываясь и слепо размахивая руками в поисках жертвы. Второй яогуай бросился на Исидро, разинув зубастую пасть, но Мицуками одним ударом меча отрубил ему обе руки, а затем, когда Исидро ловко ушел в сторону, и голову.
С лесов спускались новые противники, со стороны галереи подходил целый отряд — не менее двадцати чудовищ. Карлебах выстрелил в них, и тогда один из яогуай схватил его. Когти прорвали толстую ткань пальто, вторая лапа вцепилась старику в седые волосы. В следующее мгновение тварь распростерлась на полу — ее сбил с ног самый высокий яогуай, в голове которого зияла оставленная пулей Эшера дыра; отшвырнув мелкого собрата, яогуай поднял выроненную рядовым Сэки винтовку и, размахивая ей как дубиной, бросился наперерез приближающимся сородичам.
Остальные яогуай отпрянули под его натиском. Он коротко оглянулся назад, на Эшера, на Карлебаха и небольшую группу людей, жавшихся к освещенному фонарем устью тоннеля.
Карлебах прошептал:
— Матьяш…
Яогуай оскалился, подобно мартышке, и заверещал. Затем развернулся и снова двинулся к своим собратьям, чтобы отогнать их подальше.
— Идем! — сказал Эшер. — Бежим!
Он схватил Карлебаха за руку и, спотыкаясь на неровном полу, потянул вслед за Цзяном, чей фонарь мелькал впереди. Ствол шахты был помечен еще одним белым крестом.
— Вверх, — поторопил их Цзян. — Быстро…
Запах хлорина и в самом деле усиливался, и Эшер уже начинал кашлять; легкие горели, ребра болели, словно в них вонзили штык, на глазах проступали слезы.
— Идите, — он сбросил ранец с последними двумя шашками гелигнита. — Я за вами…
— Вы идиот, — раздался голос Исидро, когда остальные скрылись вверху, на шаткой лестнице.
Эшер закашлялся и не смог ответить. От боли в боку перед глазами все плыло.
— Как это устанавливается?
— Взрыватель… в середину…
Холодные руки вырвали у него провода. Что ж, кое-кому не надо дышать…
— Поднимайтесь.
— Лидия, — просипел Эшер, — У Цзо… сказали, что она у них…
Исидро витиевато выругался по-испански.
— Ступайте. И, прежде чем взорвать здесь все, прикройте меня от этого сумасшедшего еврея.
Преодолевая головокружение, Эшер полз вверх по перекладинам, уходящим куда-то в темноту. Высоко над головой маячило бледное пятно света. Ощущение было такое, словно он пытается выплыть из черного колодца.
Его схватили за руки, вытянули наверх. Заметив, что Мицуками опустился на колени рядом с подрывной машинкой, Эшер выдохнул: «Подождите», зашатался, взмахнул руками, будто в попытке сохранить равновесие, и упал, отбросив фонарь и машинку куда-то в темноту.