— Сколько там этих дьяволов? — начал было Гиббс, и в то же мгновение на тропу выпрыгнули темные фигуры.
Эшер ткнул перед собой копьем, чувствуя, как наконечник входит во что-то мягкое; раздавшийся вопль напоминал крик раненого верблюда. От вони к горлу подкатывала тошнота. Рядом ругался Уиллард. Эшер закричал в подступающую тьму:
— На ши шэй? Ни яо шэ мо? — но он сомневался, что получит ответ; насаженная на копье тварь все еще дергалась, пытаясь дотянуться до него. Внезапно она рванулась вперед, и Эшер почувствовал, как по лицу мазнули загнутые крючкообразные ногти.
Новые вопли. Барклей охнул:
— Что за…
До Эшера донесся звук удара, будто что-то мягкое (тело?) стукнулось о камень.
Темнота вокруг них словно бурлила, выпуская из себя все новых и новых тварей. Господи Иисусе, да сколько же их? Затем откуда-то снизу послышался звук винтовочного выстрела, пронзенная копьем тварь снова бросилась на него, словно до стрельбы ей и дела не было, и Эшер едва удержал бамбуковое древко, готовое вырваться из рук.
Он видел лицо твари — лицо яогуай, ошибки быть не могло: смятые черты, смутно проступающие в темноте, оскалившийся клыками рот, блестящие глаза.
Еще один выстрел, потом раздался топот бегущих ног, вопли Иных — яогуай, и ночь прорезал проблеск, который здесь и сейчас казался невозможным — так блестит лезвие меча. Мгновением позже звездный свет отразился от круглых линз очков.
Человек издал японский боевой клич, и эти рявкающие звуки убедили Эшера, что он действительно видел меч.
Яогуай дернулся, там, где только что было его лицо — бледное, безволосое, похожее на собачью морду, — теперь осталась только ночь. Эшер почуял запах крови, хлещущей из перерубленной шеи. Перед глазами мелькнула фигура в белом мундире, забрызганном кровью, снова блеснул меч, а вслед за ним — линзы очков. Полковник граф Мицуками. Вот кто следил за ними все это время.
Слишком темно для стрельбы — можно попасть в одного из своих.
Эшер выдернул копье из осевшего тела и с силой вогнал в ближайший темный сгорбленный силуэт, удерживая тварь на месте, пока японец не обезглавил ее. В Южной Африке ему приходилось видеть, как артиллерийский огонь рвет людей на части, а однажды и самому довелось разделывать топором труп убитого им же человека, чтобы затем избавиться от тела — так потребовала служба, что вроде бы должно было примирить его с происходящим, которое потом долгие годы возвращалось к нему в кошмарах. Но древнее искусство убийства холодной сталью было одновременно пугающим и завораживающим.
Он услышал крики яогуай и шелест листвы вниз по склону. Что ж, чувство самосохранения им не чуждо…
— Эй, поосторожней со своим ножиком! — раздался задыхающийся голос Гиббса.
— Лопни мои глаза, это ж чертов микадо! — выдавил Барклей.
Эшер шагнул вперед, споткнулся обо что-то мягкое, поддавшееся под его ногой, и тут же скрюченные пальцы Карлебаха схватили его за локоть:
— С вами все в порядке, Джейми? Вы не ранены?
— Не ранен. А вы все? Есть раненые?
— Что это было? — требовательно вопросил Уиллард.
Две смутно белеющие фигуры с поклоном выступили из темноты:
— Эсу-сенсей…
Эшер поклонился в ответ:
— Мицуками-сан? Вы не ранены? Тысячи благодарностей…
— Что это за создания? — этот властный низкий голос он хорошо помнил еще по Шаньдунскому полуострову.
За спиной невысокого японца виднелся его телохранитель — широкоплечий молодой человек лет двадцати с небольшим; одной рукой он зажимал рану на боку, кровавое пятно расползалось под пальцами, пачкая светлую ткань мундира.
— Если не возражаете, поговорим об этом на ходу, Мицуками-сан. Они могут вернуться. Ваш человек может идти?
Мицуками спросил что-то на японском, телохранитель расправил плечи и ответил на том же языке. Скорее всего, сказал, что рана — не более чем царапина…
— Господин полковник Мицуками, позвольте представить вам ребе Соломона Карлебаха из Праги.
Последовал еще один обмен поклонами, после которого они наконец двинулись в путь. Темнота в теснине сгустилась до такой степени, что Эшер едва смог различить темный проем в том месте, где тропа сворачивала вправо и начинала подъем к перевалу. Ветер теперь дул с севера, неся с собой холод, в нем безошибочно различался шепот приближающейся пыльной бури. «Господи, — устало подумал он, — только не сейчас. Потом, когда мы доберемся до города».
Уиллард выругался:
— Только этого не хватало.
Когда над горами показалась луна, Эшер, который шел последним, оглянулся. До полнолуния оставалось несколько дней, и бледный свет ясно очерчивал нелепые фигуры их недавних противников, которые сгрудились вокруг останков яогуай, попавших под мечи Мицуками и его телохранителя.
С такого расстояния он не мог разглядеть все до мелочей, но все же ему показалось, что в нескольких ярдах от места побоища на тропе лежит отрубленная рука. Пальцы цеплялись за неровности в земле, и рука упрямо двигалась вперед, словно преследуя их.
Рядом с собой он услышал резкий вдох. Полковник Мицуками шепотом повторил свой вопрос:
— Что это за создания, Эсу-сенсей? И почему встреча с ними не удивила вас?
Одна из тварей выползла из скрывающих склон теней, схватила руку и заковыляла назад к своим товарищам, на ходу впившись зубами в мясо, как американец в ножку индюшки.
— И что ты ему ответил? — спросила Лидия следующим утром, после того, как Эшер еще раз пересказал события предыдущего дня, на этот раз с большими подробностями, чем в предрассветные часы, когда сил у него хватило только на то, чтобы дотащить Карлебаха до номера.