Князья Преисподней - Страница 26

— Пока что ничего.

Эшер осторожно наклонил над чашкой большой расписной кофейник, который Элен внесла на подносе вместе с булочками (свежими), яичницей-болтуньей (превосходной) и кричащим о своем шотландском происхождении джемом (консервированным) и сопроводила язвительными замечаниями о языческих странах, где сама погода может обратить в бегство доброго христианина. Казалось, горничная в самом деле считает пыльную бурю, которая сейчас завывала над черепичными крышами Пекина, карой небесной, насланной разгневанным Богом на упорствующих в своем заблуждении язычников.

— У нас и без того забот хватало.

Пыльная буря обрушилась на них недалеко от окраин Мэньтоугоу, в самом конце пути, который они проделали при лунном свете, постоянно спотыкаясь и думая лишь о том, как бы быстрее добраться до людей.

— Оказалось, что Ито — это телохранитель Мицуками — ранен серьезнее, чем ему хотелось показать нам. Почти сразу же полковнику пришлось предложить ему свою помощь. А Карлебах совсем выдохся, — Эшер размял запястья, болевшие после того, как ему пришлось удерживать на конце копья жуткую тварь, которая весила более ста пятидесяти фунтов и не просто отказывалась умирать, но и хотела убить его самого. — Мицуками привез нас в своем автомобиле — Карлебаха, меня и Ито, — потому что поезд отходил только утром. Даже когда буря почти миновала нас, ему едва удавалось удержать автомобиль на дороге. Полковник не объяснил, как он там оказался, но, скорее всего, они с Ито следили за нами большую часть дня. Наверное, Мицуками узнал меня и, вполне возможно, до сих пор считает немецким шпионом. Думаю, он навестит нас вскоре после завтрака, чтобы расспросить обо всем, что ему не удалось выведать прошлой ночью.

Лидия оглянулась через плечо на дверь спальни, где старый ученый провел остаток ночи. Хотя предложенный полковником коньяк несколько оживил Карлебаха, все же он едва смог подняться по лестнице, а его бледное до серости лицо (пусть даже частично виной тому был электрический свет, в котором блекли все краски) встревожило и Эшера, и Лидию.

Поскольку Лидия никогда не отправлялась в путь без стетоскопа и сфигмоманометра, которые и сейчас обнаружились в одном из дюжины дорожных кофров с нарядами от Уорта и Пуаре, она померила Карлебаху давление, убедилась, что его сердце бьется ровно, хотя и несколько медленнее обычного, а затем приготовила успокоительное. Ночь она провела в комнатке Миранды вместе с миссис Пиллей, а сам Эшер прикорнул на софе в гостиной.

Хотя окна были закрыты ставнями, задернутые шторы колыхались под порывами холодного ветра, несущего тучи пыли, а в воздухе стояла серо-желтая пелена, образованная мелкими частицами суглинка. Из детской время от времени доносился плач Миранды, которой пыль лезла в глаза, нос и кашу.

— От Исидро никаких новостей?

Лидия покачала головой.

Элен, похожая на добродушного неторопливого тяжеловоза в своем накрахмаленном ситцевом платье, какие полагалось носить горничным в утренние часы, пришла забрать поднос, и через распахнутую дверь со «служебной» половины номера до Эшера донеслись восклицания миссис Пиллей: «Ну же, девочка моя!»

— Похоже, Миранде ее первая пыльная буря пришлась не по вкусу, — заметил он, и Элен хихикнула.

— Она всё старается убрать пыль из каши, и эта Пиллей, — Элен не питала особого уважения к няне, чье мнение о демонстрациях рабочих («Их нужно арестовать!») и праве голоса для женщин («Их нужно отправить домой к мужьям, которые вообще не должны были их выпускать!») она сочла варварским, — уже замучилась ей ручки вытирать. И глазки у нее чешутся. Не знаю уж, как мы будем ее купать, с такой-то пылью — вода тут же превращается в грязь. А как себя чувствует профессор Карлебах?

— Я как раз собиралась проверить, — Лидия встала, не таясь, взяла очки, которые она сняла при звуке открывающейся двери, и двинулась в сторону спальни. — Нет-нет, Джейми, останься и допей кофе. Ночью я слышала, как ты вставал и навещал его, а ведь тебе самому надо было отдохнуть.

Элен вышла. Эшер снова сел, по-прежнему держа в руках кофейную чашку, и задумчиво уставился на приоткрытую дверь спальни. Фрэнсис Бэкон как-то написал: «Тот, кто имеет жену и детей, отдал заложников судьбе: они — помеха для крупных предприятий, как добродетельных, так и порочных»…

Бросив взгляд на чашку, он заметил, что кофе покрылся тончайшим слоем пыли. Эшер радовался тому, что Лидия и Миранда рядом с ним, поскольку так он мог защитить их или хотя бы знал, какая опасность им грозит. Но ночью во сне его преследовали отражающие свет глаза и бесформенные лица, проступающие в свете звезд. И вонь гниющей плоти. Он смертельно устал, и все равно несколько раз просыпался, не столько из-за беспокойства о старом друге, сколько из-за кошмаров: ему снилось, что когтистые лапы скребутся в окна, что сутулые темные фигуры снова скользят за ним вдоль канала со стоячей водой.

Насколько они разумны? Смогут ли узнать его, если снова увидят? Станут ли преследовать? И хватит ли им сообразительности понять, что рядом с ним есть люди, которых он любит?

Он ощутил, как где-то глубоко внутри заворочался страх. В бытность его полевым агентом его единственным недостатком было воображение. Полезнейшее качество, но одновременно с тем и обоюдоострое оружие.

И что там с пекинскими вампирами? Он вспомнил, как нервничал Исидро, вспомнил собственную прогулку вдоль канала позапрошлой ночью, о том, как кто-то следовал за ним, следил…

За несколько месяцев до рождения Миранды Лидия вшила серебряные цепочки в оторочку занавесок на детской кроватке и даже в ленты, которыми собиралась перевязывать завернутого в одеяльца ребенка. Сама мысль об этом, а также и о том, что Оксфорд от Лондона отделяет не более семидесяти миль, и хозяину Лондона известно, где они живут, по-прежнему наполняла его гневом, страхом и чувством вины.